От психических расстройств, как и от других болезней, не застрахован никто. При этом в некоторых регионах уровень таких заболеваний выше, чем в остальных. Согласно данным Национального медицинского исследовательского центра имени Сербского за 2017 год, Новосибирская область находится на 30 месте в рейтинге регионов по количеству психических расстройств, тот же центр сообщал, что в 2016 году Сибирский федеральный округ был лидером по заболеваемости депрессией. Тем не менее, работа государственной психиатрии в Новосибирске, городе-миллионнике, далека от идеала. Практически всё взрослое население обслуживает только одна Государственная Новосибирская клиническая психиатрическая больница (ГНКПБ) №3 с её отделениями. Мы поговорили с людьми, которые столкнулись с государственной психиатрией в Новосибирске, а также привели выдержки из закона «О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при её оказании».
Мы не обвиняем врачей — мы верим, что среди них есть прекрасные специалисты, и они делают лучшее, что возможно в условиях загруженности и недофинансирования. Но система оказания государственной психиатрической помощи нуждается в преобразовании. И монологи людей, с ней столкнувшихся, явно это показывают.
Мы не обвиняем врачей — мы верим, что среди них есть прекрасные специалисты, и они делают лучшее, что возможно в условиях загруженности и недофинансирования. Но система оказания государственной психиатрической помощи нуждается в преобразовании. И монологи людей, с ней столкнувшихся, явно это показывают.
ПРЕЛЮДИЯ
Психиатрическая помощь лицам, страдающим психическими расстройствами, гарантируется государством и осуществляется на основе принципов законности, гуманности и соблюдения прав человека и гражданина.
Лицо, страдающее психическим расстройством, может быть госпитализировано в медицинскую организацию, оказывающую психиатрическую помощь в стационарных условиях, без его согласия либо без согласия одного из родителей или иного законного представителя до постановления судьи, если его психиатрическое обследование или лечение возможны только в стационарных условиях, а психическое расстройство является тяжелым и обусловливает:
а) его непосредственную опасность для себя или окружающих, или;
б) его беспомощность, то есть неспособность самостоятельно удовлетворять основные жизненные потребности, или;
в) существенный вред его здоровью вследствие ухудшения психического состояния, если лицо будет оставлено без психиатрической помощи.
а) его непосредственную опасность для себя или окружающих, или;
б) его беспомощность, то есть неспособность самостоятельно удовлетворять основные жизненные потребности, или;
в) существенный вред его здоровью вследствие ухудшения психического состояния, если лицо будет оставлено без психиатрической помощи.
Д.: Я лежала на Красноводской, 36 (отделение психиатрической больницы №3 — прим. ред.) из-за [попытки] суицида. В моём отделении было два этажа.
Первый этаж — низшая каста, две палаты по сорок человек, одна палата на двенадцать человек (я лежала в ней, мне очень повезло) и два унитаза в помещениях метр на метр. Первый был для палаты в сорок человек, другой для двух оставшихся палат. Попасть в него было не самым лёгким делом.
Второй этаж — высшая каста. Туда попадают только самые адекватные и те, кому санитары доверяют — некоторым из больных они доверяли настолько, что оставляли их следить за нами вместо себя. На втором этаже и книги, и телевизор, и в палатах до пяти человек.
Когда я тихонько плакала под одеялом, моя соседка по палате рассказала об этом санитарам, и они орали на меня, что если я не перестану плакать, то меня переселят в палату, где сорок человек. Мне сказали, что здесь нельзя плакать.
Мыться водили раз в неделю. И не каждый успевал помыться, потому что режим, а людей в корпусе много. Ещё одна очень неприятная вещь для женского пола — если у вас вдруг не оказалось прокладок, то вам выдадут грязные тряпки, которыми когда-то мыли полы.
Первый этаж — низшая каста, две палаты по сорок человек, одна палата на двенадцать человек (я лежала в ней, мне очень повезло) и два унитаза в помещениях метр на метр. Первый был для палаты в сорок человек, другой для двух оставшихся палат. Попасть в него было не самым лёгким делом.
Второй этаж — высшая каста. Туда попадают только самые адекватные и те, кому санитары доверяют — некоторым из больных они доверяли настолько, что оставляли их следить за нами вместо себя. На втором этаже и книги, и телевизор, и в палатах до пяти человек.
Когда я тихонько плакала под одеялом, моя соседка по палате рассказала об этом санитарам, и они орали на меня, что если я не перестану плакать, то меня переселят в палату, где сорок человек. Мне сказали, что здесь нельзя плакать.
Мыться водили раз в неделю. И не каждый успевал помыться, потому что режим, а людей в корпусе много. Ещё одна очень неприятная вещь для женского пола — если у вас вдруг не оказалось прокладок, то вам выдадут грязные тряпки, которыми когда-то мыли полы.
...1
Я постоянно спрашивала у санитаров, какие таблетки мне дают, но они говорили спрашивать у врача. Однако мои таблетки менялись чаще, чем я видела своего лечащего врача. Помню чётко момент, когда я спросила у неё, что за таблетки мне дают. Она сказала, что не помнит. Стояла в руках со своим листочком для записи и говорила мне, что не помнит, какие препараты мне назначила. Вау.
Психиатр, к которому я ходила до стационара, тоже работала здесь, но только в приёмном отделении. Она обещала, что мне здесь сделают патопсихологическое тестирование, но ничего мне не сделали. Да и вообще никаких тестов мне не делали.
Разговоров тоже особо не было, ведь на пациента при обходе уделяется пара минут. Помимо обходов со мной не разговаривали, даже когда я умоляла привести мне врача.
За полгода до того, как я ложилась, мне ставили предварительно нервную анорексию и депрессию. Точный свой диагноз не знаю. Его говорили моей матери, а она не хочет мне его говорить. Да я и не прошу. Меньше знаешь — крепче спишь. Когда меня выпустили, мне не дали никакой бумажки или каких-то рекомендаций, хотя должны были. Поэтому по наитию восстанавливали курс таблеток.
Не знаю, помогли [мне] или нет. Наверное, нет.
Разговоров тоже особо не было, ведь на пациента при обходе уделяется пара минут. Помимо обходов со мной не разговаривали, даже когда я умоляла привести мне врача.
За полгода до того, как я ложилась, мне ставили предварительно нервную анорексию и депрессию. Точный свой диагноз не знаю. Его говорили моей матери, а она не хочет мне его говорить. Да я и не прошу. Меньше знаешь — крепче спишь. Когда меня выпустили, мне не дали никакой бумажки или каких-то рекомендаций, хотя должны были. Поэтому по наитию восстанавливали курс таблеток.
Не знаю, помогли [мне] или нет. Наверное, нет.
Все лица, страдающие психическими расстройствами, при оказании им психиатрической помощи имеют право на уважительное и гуманное отношение, исключающее унижение человеческого достоинства.
Анастасия О.: Ментальное здоровье ухудшалось постепенно, а потом внезапно я захотела повеситься. Это у меня не получилось, но положили в «прекрасный» ПНД на Владимировской (головное отделение психиатрической больницы №3 — прим.ред.) Это был ад на Земле.
Нас привязывали к кровати, туалет был наполнен сигаретным дымом. И никто не верил, что у меня эпилепсия, говорили, что прикидываюсь, и не давали таблеток. Накачивали [такими] сильными средствами, что можно было видеть галлюцинации. Мат, ругань, привязка к кровати, никудышный психолог, которая бездушно относилась к проблеме суицида. По её словам, «я слишком мала для таких расстройств». Всё бы ничего, но расстройства у меня с детства.
В вещах, которые потом мне вернули, не хватало плёночного фотоаппарата.
Дальше был барнаульский ПНД (отделение Алтайской краевой клинической психиатрической больницы им. Ю.К. Эрдмана — прим.ред.). Такая больница одна в городе и выбирать не приходилось. Так же «шибари» к кровати, постоянный ор санитарок, врач нашёл одну-единственную зацепку — смерть моей подруги, и прямо сказал, что я до сих пор не могу отойти и это единственная причина, по которой я лежу в ПНД. Я знала, что это не так. Благодаря [этому] ПНД мне сделали семь рентгенов. Наверное, я должна отличаться какой-то силой теперь. При выписке мне стало хуже, а психиатр, к которому я записалась, просто наорала на меня, сказав, что я лгунья и только привлекаю к себе внимание.
Нас привязывали к кровати, туалет был наполнен сигаретным дымом. И никто не верил, что у меня эпилепсия, говорили, что прикидываюсь, и не давали таблеток. Накачивали [такими] сильными средствами, что можно было видеть галлюцинации. Мат, ругань, привязка к кровати, никудышный психолог, которая бездушно относилась к проблеме суицида. По её словам, «я слишком мала для таких расстройств». Всё бы ничего, но расстройства у меня с детства.
В вещах, которые потом мне вернули, не хватало плёночного фотоаппарата.
Дальше был барнаульский ПНД (отделение Алтайской краевой клинической психиатрической больницы им. Ю.К. Эрдмана — прим.ред.). Такая больница одна в городе и выбирать не приходилось. Так же «шибари» к кровати, постоянный ор санитарок, врач нашёл одну-единственную зацепку — смерть моей подруги, и прямо сказал, что я до сих пор не могу отойти и это единственная причина, по которой я лежу в ПНД. Я знала, что это не так. Благодаря [этому] ПНД мне сделали семь рентгенов. Наверное, я должна отличаться какой-то силой теперь. При выписке мне стало хуже, а психиатр, к которому я записалась, просто наорала на меня, сказав, что я лгунья и только привлекаю к себе внимание.
...2
Два года спустя снова нужно было возвращаться в стационар. Потому что треснуло по швам здоровье, куча неурядиц, расставание с парнем... Человек с депрессивным эпизодом не может нормально воспринимать мир.
В стационаре [на Светлой] (областное подразделение ГНКПБ №3 — прим. ред.) замечательный врач А.С. Тактайкин выписал мне и снотворное, и антидепрессант. Но ничего не помогло. Пришлось ложиться в больницу [на Красноводской]. Так как я была более-менее в здравом уме, то и относились ко мне так же. Это шло на руку мне. Но ключевым моментом была истерия медсестры и санитарок по поводу бритвенного станка в душе. Никто не признавался. Меня просто довели до истерики. У меня не было на тот момент самоповреждений, у меня не было станка. Я своим телом показывала, что [самоповреждений] нет.[Ещё] замёрзла и заболела, потому что открывали постоянно дверь. Мои лекарства забывали, путали. В итоге я написала отказ.
В стационаре [на Светлой] (областное подразделение ГНКПБ №3 — прим. ред.) замечательный врач А.С. Тактайкин выписал мне и снотворное, и антидепрессант. Но ничего не помогло. Пришлось ложиться в больницу [на Красноводской]. Так как я была более-менее в здравом уме, то и относились ко мне так же. Это шло на руку мне. Но ключевым моментом была истерия медсестры и санитарок по поводу бритвенного станка в душе. Никто не признавался. Меня просто довели до истерики. У меня не было на тот момент самоповреждений, у меня не было станка. Я своим телом показывала, что [самоповреждений] нет.[Ещё] замёрзла и заболела, потому что открывали постоянно дверь. Мои лекарства забывали, путали. В итоге я написала отказ.
На следующий день уже в стационаре мне дали лекарства, которые не помогли. Выписали другие — немного, но [помощи от них] нет. Препараты подбираются очень тяжело. Помощь другим может и была. Мне просто не подошли препараты.
В наших больницах не могут поставить диагноз: либо используют советские учебники, либо Google. Мне ставят то эпилепсию (только почему-то врождённую, а не приобретённую), то астению, то органическую депрессию, то хроническую депрессию, то пограничное расстройство личности.
Что же я делала всеми годами ранее? А не к кому [обратиться] было, да и, как говорят, «мала ещё». Российская психиатрия на дне. И на сегодняшний день я имею пять психических расстройств: биполярное расстройство, пограничное расстройство личности, депрессивное расстройство, эпилепсию и астенический синдром.
Теперь, в 26 лет, я сама уже не знаю, кто я.
В наших больницах не могут поставить диагноз: либо используют советские учебники, либо Google. Мне ставят то эпилепсию (только почему-то врождённую, а не приобретённую), то астению, то органическую депрессию, то хроническую депрессию, то пограничное расстройство личности.
Что же я делала всеми годами ранее? А не к кому [обратиться] было, да и, как говорят, «мала ещё». Российская психиатрия на дне. И на сегодняшний день я имею пять психических расстройств: биполярное расстройство, пограничное расстройство личности, депрессивное расстройство, эпилепсию и астенический синдром.
Теперь, в 26 лет, я сама уже не знаю, кто я.
Ограничение прав и свобод лиц, страдающих психическими расстройствами, только на основании психиатрического диагноза, фактов нахождения под диспансерным наблюдением или пребывания в медицинской организации, оказывающей психиатрическую помощь в стационарных условиях, а также в стационарной организации социального обслуживания, предназначенной для лиц, страдающих психическими расстройствами, не допускается. Должностные лица, виновные в подобных нарушениях, несут ответственность в соответствии с законодательством Российской Федерации и субъектов Российской Федерации.
Алина: К психиатру я обратилась бесплатно, когда прописалась в Новосибирске. Я обратилась с тем, что у меня очень пониженная трудоспособность, суицидальные мысли, самоповреждения. Пришла туда, врач достаточно хорошая попалась, она мне прописала лекарства. Я хожу туда уже год. Я лечилась, а потом у меня возникли проблемы со сном, и она направила меня в дневной стационар на Гоголя (филиал Новосибирского областного детского психоневрологического диспансера — прим. ред.).
Я с родителями приходила, потому что мне ещё нет восемнадцати. Там с врачом именно мне не повезло. Таблетки я получала, и надо было, чтобы их забирали вместе с родителями. И врач почему-то мне резко отменила препараты, которые я принимала до этого, по сути, у неё не было права это делать. Когда мне [их] отменили, начало сильно скакать настроение: как-то я просто сидела в кабинете и заплакала, все были в шоке. Когда я пришла с тем, что у меня опять начались самоповреждения, врач собрала консилиум из заведующей, ещё одного врача, и заведующая говорит: «почему вы отменили ей препарат, вы не имели права это делать». Мне опять восстановили препараты, и вроде бы всё нормально.
Я с родителями приходила, потому что мне ещё нет восемнадцати. Там с врачом именно мне не повезло. Таблетки я получала, и надо было, чтобы их забирали вместе с родителями. И врач почему-то мне резко отменила препараты, которые я принимала до этого, по сути, у неё не было права это делать. Когда мне [их] отменили, начало сильно скакать настроение: как-то я просто сидела в кабинете и заплакала, все были в шоке. Когда я пришла с тем, что у меня опять начались самоповреждения, врач собрала консилиум из заведующей, ещё одного врача, и заведующая говорит: «почему вы отменили ей препарат, вы не имели права это делать». Мне опять восстановили препараты, и вроде бы всё нормально.
...3
Мне ещё нет восемнадцати, и там очень маленький диапазон диагнозов, которые могут поставить. Там в основном какие-то серьёзные расстройства. Поэтому мне поставили «расстройство адаптации» — чисто для того, чтобы что-то было. Мне не могут расстройство личности поставить — до восемнадцати, видимо, не личность ещё. Депрессию мне тоже не могут поставить. Я говорила с психотерапевтом, она мне это объяснила.
[Лечение] зависит от того, какой врач тебе попадётся. Есть хорошие врачи, как в бесплатных, так и в платных клиниках, а есть не очень.
Помогло ли лечение? Думаю, да. До лечения всё было плохо, а сейчас как-то налаживается. Правда, дневной стационар очень сильно сбил моё лечение, эта резкая отмена препаратов. Возможно, если бы меня не направили туда, то всё было бы лучше, и я бы быстрее вылечилась.
[Лечение] зависит от того, какой врач тебе попадётся. Есть хорошие врачи, как в бесплатных, так и в платных клиниках, а есть не очень.
Помогло ли лечение? Думаю, да. До лечения всё было плохо, а сейчас как-то налаживается. Правда, дневной стационар очень сильно сбил моё лечение, эта резкая отмена препаратов. Возможно, если бы меня не направили туда, то всё было бы лучше, и я бы быстрее вылечилась.
Врач обязан предоставить лицу, страдающему психическим расстройством, в доступной для него форме и с учетом его психического состояния информацию о характере психического расстройства, целях, методах, включая альтернативные, и продолжительности рекомендуемого лечения, а также о болевых ощущениях, возможном риске, побочных эффектах и ожидаемых результатах. О предоставленной информации делается запись в медицинской документации.
Т.: Я попала на лечение в ГНКПБ №3 три года тому назад, в июне 2017. Госпитализацию предложила [маме] мой лечащий врач, ибо выписанные препараты уже не могли купировать мои симптомы, а дозировку повышать уже было не в её компетенции. К тому же, на тот момент оценивая масштабы моего психоза, она сказала, что не видит других вариантов.
Врачи подобрали мне препараты из моей же истории лечения. Оно было исключительно медикаментозным. За месяц, проведённый в отделении, к психотерапевту я попала два раза — первую встречу мы провели, обсуждая не моё психическое здоровье, а мой отказ от мяса, а во вторую мне просто всучили опросник.
Я лежала в отделении неврозов, там весьма уютно. По крайней мере, везде всегда было прибрано, а тараканов не наблюдалось. Мест в палатах не хватало и поэтому многих новоприбывших вселяли в «смотровую» — палату для пациентов, которые представляют угрозу для себя. Другим же везло больше, и им раскладывали койки в коридоре. По поводу качества еды сказать не могу, к ней и не притронулась, питалась тем, что приносили родственники.
Врачи подобрали мне препараты из моей же истории лечения. Оно было исключительно медикаментозным. За месяц, проведённый в отделении, к психотерапевту я попала два раза — первую встречу мы провели, обсуждая не моё психическое здоровье, а мой отказ от мяса, а во вторую мне просто всучили опросник.
Я лежала в отделении неврозов, там весьма уютно. По крайней мере, везде всегда было прибрано, а тараканов не наблюдалось. Мест в палатах не хватало и поэтому многих новоприбывших вселяли в «смотровую» — палату для пациентов, которые представляют угрозу для себя. Другим же везло больше, и им раскладывали койки в коридоре. По поводу качества еды сказать не могу, к ней и не притронулась, питалась тем, что приносили родственники.
...4
Отношение персонала зависело от нескольких факторов: как ты себя ведёшь, есть ли у тебя близкие люди, доставляешь ли ты хлопоты медсёстрам. У меня каждый день были посетители, обо мне беспокоились — я была везунчиком, которому даже продлевали свидания. Всё, что досталось мне — это угрозы изнасилования [от персонала] да бросок таблетками в лицо за то, что я к концу срока уже начала язвить. Не всем повезло так же. Самый уязвимый контингент — старушки, которым пути из ПНД уже нет, их обычно били каждый раз, когда они открывали рот. На первом этаже рукоприкладства больше, чем на втором. Если попытка сбежать выпадет на неудачную смену — последствия очевидны. Возможно, самая мрачная часть моего пребывания [в больнице] связана именно с абсолютной дегуманизацией пациентов персоналом. Но здесь проблема в самой психиатрии.
[Мне] помогло не лечение, а травматическое событие. Первоначально я должна была пролежать два месяца, но моя мать отказалась от лечения как только выпала возможность. Больница дала мне толчок, поменяла меня в корне. Оказавшись на свободе, я знала, что я не хочу так жить, я бросила назначенные препараты, поклялась себе больше не прикасаться к ним, для меня важным было именно вытащить себя из всего самой. Получилось, а недобровольная госпитализация была ударом под дых, научившим меня дышать. Знаю, что мой случай — исключение, а не правило, но он тоже имеет право на существование.
Сведения о факте обращения гражданина за психиатрической помощью, состоянии его психического здоровья и диагнозе психического расстройства, иные сведения, полученные при оказании ему психиатрической помощи, составляют врачебную тайну, охраняемую законом. Для реализации прав и законных интересов лица, страдающего психическим расстройством, по его просьбе либо по просьбе его законного представителя им могут быть предоставлены сведения о состоянии психического здоровья данного лица и об оказанной ему психиатрической помощи.
К.: Я обращалась за помощью в филиал психиатрической больницы №3 на [улице] Котовского. В первый раз я пришла, как теперь понимаю, в обострение своего расстройства. Я тогда была на грани отчисления, мне хотелось прыгнуть под поезд метро или разбить зеркало и втыкать осколки себе в лицо. Я постоянно просыпалась от жуткого страха смерти. Это было в мае, меня принимали, и окно на первом этаже было нараспашку. Я рыдала взахлёб, но всё, что мне сказали — что они ничем не могут мне помочь и надо уговаривать родителей обращаться к платному психотерапевту. А мои родители против таких вещей вообще. Мне выписали на год рецепт на пароксетин и отправили гулять, но я начиталась про побочки и решила, что принимать без контроля врача препараты не буду.
Потом я сменила прописку, и в следующее обострение попыталась как-то раз обратиться в ту же больницу, но на Владимировскую. Там мне сказали, что бесплатных консультаций у них просто нет.
Потом я сменила прописку, и в следующее обострение попыталась как-то раз обратиться в ту же больницу, но на Владимировскую. Там мне сказали, что бесплатных консультаций у них просто нет.
...5
В третий раз я обратилась опять на Котовского, когда было очередное обострение, ещё хуже, чем прошлые — постоянная сильная тревога, снова пробуждения от страха смерти, такого, что трясутся руки и подкашиваются ноги, чудовищные дереализации и самоповреждения. Мою карточку с прошлого посещения каким-то образом потеряли. Когда заводили новую, меня раза три переспросили, точно ли я этого хочу. Потом я попала к врачу и она стала меня запугивать, что я не смогу получить работу, не получу права, хотя я точно знаю, что раскрывать такие данные работодателю незаконно. В итоге мне прописали кучу анализов и два препарата, даже не сказали, какие. В рецепте же только действующее вещество на латинском. Потом я поняла, что это пароксетин и феназепам. Я ушла с мыслью, что я сделала что-то липкое, гадкое и с долгоидущими последствиями. Я решила, что больше никогда туда не вернусь. Я сейчас наблюдаюсь в платной клинике и знаю, что многие врачи оттуда работают в третьей больнице, но мне, видимо, не повезло на них попасть.
Бесплатная психиатрия мне совсем никак не помогла.
Бесплатная психиатрия мне совсем никак не помогла.
Екатерина Соловьёва для интернет-портала «Место встречи. Сибирь»
Иллюстрации: Анна Кабацкая
Изображения: https://unsplash.com/
Иллюстрации: Анна Кабацкая
Изображения: https://unsplash.com/
